Благодатный Огонь. Свидетельства очевидца, 2003 г.

Я попытался было заглянуть внутрь через окно и решётку. Но странное дело - когда смотришь внутрь храма снаружи - с улицы - из мира - всё покрыто мраком, зарешёчено, как бы закрыто пеленой, пеленой темноты и суеты мира, - внутри был полный мрак, ни одной лампады ни возносило своей безмолвной молитвы, ни одной свечи не горело, и даже ликов святых на иконах невозможно было разобрать.

"И в самом деле, что это? Умерли все, что ли? Где люди? Почему они ни в храме в эту ночь?

Почему они все спят? Да и как можно спать в эту ночь?"

Вот так и всегда. Человеческая косность и медлительность, заторможенность в принятии решений - тупость и замедленность там, где надо действовать быстро и решительно - как много несчастий и бед можно было бы избежать, если бы не эта косность и заторможенность?

"О, несчастные и косные сердцем? Доколе буду с вами, доколе терплю вас? Принесите его ко Мне..."

Как я уже говорил, в ветхой дверце, у которой я прятался от холодного ветра, были большие щели, сквозь одну из которых я заглянул и вдруг увидел - то ли икону, то ли картину, но скорее это была картина, - по-моему это была очень плохая копия Леонардовской "Мадонны с младенцем", но на меня эта картина произвела потрясающее впечатление. Пречистая взирала на своё Дитя с такой любовью и умилением, от Её лика исходила такая благодать, которая моментально разогнала все мои страхи...

Нет смерти, нет тления и нет страха, это всё лишь призраки - если есть Такая Любовь!...

"Значит, ещё не все умерли; значит, где-то ещё есть жизнь; значит - смерти нет; значит, всё-таки есть мир, где царствует не грубая сила, власть тьмы и денег, а мир, где царствует мир и любовь, и вера, и надежда...значит, я уже не одинок здесь, хотя и как заключённый, через прутья решётки, так и я через эту щель - но я всё-таки уже вижу этот иной мир, я уже чувствую его, и всё-таки уже есть на что и кому помолиться.

Ещё через какое-то время через эту щель я вдруг ясно ощутил запах ладана, сначала слабый - потом всё сильнее и сильнее, а потом услышал, сначала слабенький, а потом всё громче и громче звон кадильницы ...

Заглянув в щель, я увидел эфиопского священника, который совершал каждение.

Ещё чуть позднее я услышал слабые отзвуки молитв, хотя и странных, непривычных и заунывных на слух, но всё-таки - это была молитва!!

Ура!! Кто-то уже молится, кто-то уже не спит!! Молитва, как ладан, возносится к небу. Я уже не один в этой пустыне.

Ёще через какое-то время, к моей великой радости, в замочной скважине заскрежетал ключ и древняя дверь с великим скрежетом отворилась сначала лишь наполовину - больше она просто не могла ввиду своей крайней ветхости.

Пождав какое-то время для приличия, чтобы не создавать впечататление вламывальщика, я протиснулся внутрь. Эфиоп, чёрный, как смоль и закутанный в шаль по самый нос, делал вид, что зажигает лампаду или чистит подсвечник за железной оградой, но делал он так медленно и основательно, что очевидно он просто наблюдал за мной, опять таки в целях предосторожности; не знаю, но он мне показался просто ангелом небесным...

Внутри, в этой часовне, было теплее, но ненамного, стены и высокий сводчатый потолок именно 12 века внутри этой эфиопской молельни были настолько древними, ветхими и облезлыми , штукатурка буквально отваливалась от стен огромными кусками, что я невольно подумал, что именно так должно выглядеть здание если его не ремонтировать тысячу лет, со времени постройки, с 12 века...

Но здесь это ни имело абсолютно никакого значения. Здесь духовное превалировало над материальным, здесь всё было наоборот; здесь материальная ветхость подчёркивала духовную силу, в противовес миру, где материальное благополучие подчёркивает только нищету духа, здесь материя в полном пренебрежении, потому что здесь царствует дух, здесь физические законы мира и плоти не действуют, здесь была часовня древней церкви (с выходом на крышу храма Гроба Господня) хотя и со странным и непривычным для нашего слуха богослужением, но всё-таки это была церковь.

Здесь я чувствовал себя дома.

Присев на скамейку и найдя в углу плед - такой же, какой был у эфиопа за железной оградой - я набросил его на плечи, стало гораздо теплее, но теперь навалилась усталость, духовная и физическая, неопределённость чувствовалась ещё сильнее.

Было уже около 5 часов утра. Стало светать и с первым светом все ночные демоны куда-то исчезли, остались только усталость и напряжение в представлении того, сколько часов здесь ещё предстоит впереди и как мучительно медленно тянется время.

Солнце зазолотило своими первыми лучами крышу Иерусалимской Патриархии и только тогда я впервые увидел на ней живых, нормальных людей, а не солдат, это были женщины в чёрном, которые стояли и смотрели вниз, но которым по-видимому что-то не давало возможности спуститься вниз во двор.

Потом появилась суетливая толпа телевизионщиков и фоторепортёров, увешанных камерами с ног до головы, с целым арсеналом всевозможной аппаратуры. У них было что-то общее с копами, что доминировали здесь до сих пор - эти также как и те, суетливо расставляли свои камеры, тянули кабели прямо и везде - куда можно и нельзя, курили и небрежно жевали жвачку, так же, как будто готовились к трансляции футбольного матча или концерта, а не к чуду Господню.

Больше всего суетились НТВэшники, то и дело настраивая свои камеры.

Но это всё-таки были уже живые люди, а не ночная солдатня.

В прошлом году, как говорят, телеэкраны были установлены во дворе, чтобы люди, которые не смогли войти внутрь, могли наблюдать всё происходящее на телеэкране. На этот раз, по неизвестной пока причине, ничего подобного не наблюдалось.

Группа из 5 верующих наконец-то прорвалась через крышу, через те самые двери, где я сидел, один из них рассказал, что просто попросил солдат на крыше и их пропустили. Но почему пропустили только пятерых и никого больше - об этом была полная неизвестность.

Эти пятеро заняли место слева от дверей храма, смиренно сидя на стульчиках, все в чёрном, закрыв лицо ладонями, глаза долу. Они представляли резкий контраст с суетящейся и мятущейся журналистской и солдатской братиями.

Они были пока здесь единственными настоящими верующими. Они олицетворяли мир духа, - другие - мир плоти, делающими пиар даже на чуде.

"Ребята, ну что вы собираетесь тут снимать? Уверяю вас, что кроме толпы вы здесь ничего не увидите. Сила Божия совершается в немощи. И великое чудо - это не голливудское шоу со спецэффектами, а тайна веры, которая совершается в глубине верующего сердца и для праздных взоров оно сокрыто.

Так оно и было всегда, так оно и будет теперь.

Так оно и произошло.

Было уже около 9 часов - довольно поздно для того, чтобы начать контролировать толпу - впрочем, да и контролировать пока было некого - никого просто не пускали, что было весьма необычно по сравнению с прошлыми годами.

Вдруг открылась тяжёлая массивная металлическая дверь, ведущая из храма 40 мучеников Севастийских из Патриархии и какая-то женщина выбежала из-за неё, за ней гнался израильский полицейский, пытаясь её остановить, но она только отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и спокойно прошла во двор. Всё это выглядело более чем странно.

На площади было уже довольно много народу, но верующих среди них заметно всё не было, опять всё те же полицаи и телевизионщики. Двери храма по-прежнему оставались закрытыми, хотя шёл уже десятый час.

Внезапно из-за угла выбежали двое греческих священников в рясах, вид у них был довольно растерянный и испуганный. Увидев собрата, они ринулись ко мне и стали объяснять, что им надо служить литургию в церкви ап. Иакова и что им с трудом удалось пробиться сквозь полицейские кордоны. Я объяснил, что в эту железную дверь, ведущую в Патриархию только что кто-то прошёл - мы вместе подошли и стали громко в неё стучать.

Действительно, через минуту загремел замок и дверь открылась - батюшки поблагодарили и исчезли за ней - я остался во дворе.

Ещё через 10 минут эта же самая дверь открылась снова и из-за неё как-то робко показалась большая группа греческого духовенства - человек около 30.

Все они как стая испуганных цесарок робко сгрудилась у двери, как бы боясь сделать лишний шаг.

В этот момент раздался громкий стук палок о камни мостовой, возвещающий о прибытии очень важной персоны. Показалась длинная процессия армян со своим патриархом во главе, который важно нёс перед собой на вытянутых руках ключи от дверей храма Гроба Господня.

Проходившие армяне довольно злобно поглядывали на скромно посторонившееся греческое духовенство. Очевидно, они долго и упорно добивались этого права первыми войти в храм Гроба Господня, и чрезмерно огромное присутствие полиции и солдат можно отнести к их "заслугам".

Подойдя к дверям, один из них приставил лестницу, взобрался на неё и вынул первую печать, затем вторую, затем они стали стучать в двери.

Массивная деревянная дверь имеет круглые отверстия, которые открываются изнутри. Так вот, перед приходом армянской делегации эти отверстия открылись и я заглянул внутрь и увидел, что храм внутри далеко не пуст, как меня до этого уверяли, и что там полно народу, но только ни одного простого человека я не увидел - там были одни казённые люди - всё те же полицейские.

Двери открылись, и армянская делегация вошла внутрь, за ней последовала греческая. У дверей вдруг возникла давка, один из главных полицаев создавал больше всего напряжение: он стал в дверях и крича: "only priest, only priest..., "только священники..." пытался отталкивать этих жалких четырёх старушек, что сидели у дверей и ждали.

В храме всё было перегорожено полицейскими турникетами. Армянская делегация прошла налево, греческая - направо от камня миропомазания.

Перейти из одной зоны в другую было практически невозможно - увидев чужака, армяне тут же начинали орать и злобно изгоняли пришельца.

Пройдя направо, мы сразу попадали через дверь в греческий храм Воскресения, который тоже был плотно разгорожен полицейскими турникетами, оставлен только центральный проход и две зоны по сторонам поделены на три сектора.

Но самое ужасное было в том, что, как я уже говорил, в храме не было видно ни одного верующего, зато вокруг кишели толпы полиции. Их было так много, что просто рябило в глазах. Они висели гроздьями везде: на патриаршем троне, на митрополичьем троне, на алтаре, по стенам, на полу, на всех ступеньках и даже в алтаре.

Одни были с оружием (несмотря на то, что христианский канон строго запрещает входить в храм с оружием), другие без. Но главное было не в этом, а в том, что во всём их виде, в движениях, в выражении лица, в словах, в поступках, в жестах - во всём чувствовалось явное надругательство над тем святым местом, где они находятся, не только отсутствие уважения, но и подчёркнутое презрение и насмешка.

Одна из автоматчиц жевала жвачку и демонстративно выдувала большие пузыри - ну прямо типичное американское янки со "своей" псевдокультурой и полным отсутствием каких-либо моральных и религиозных чувств.

Вели они себя с духовенством очень грубо, постоянно толкали, выгоняли с места на место и не давали никуда пройти.

Ощущение было жуткое - будто все святыни, иконы и алтари облепили демоны и бесы, которые собрались здесь на свой бесовский шабаш.

Явным нарушением порядка было и то, что сама Кувуклия Гроба Господня не была закрыта и опечатана, а стояла открытой настежь в нарушение правил и какие-то странные люди входили и выходили оттуда.

Храм стал постепенно наполняться, но это были в основном VIP - персоны, всякие министры и чиновники, увешанные эполетами генералы, которые приходили по индивидуальным спецприглашениям (предъявив паспорт), как на театральное шоу и занимали "лучшие места в партере".

Выйдя наружу, я увидел, что площадь перед храмом по прежнему пуста, простого народа там нет - всё те же солдаты, хотя уже было около 11 часов.

Где-то около 12 прибыла русская делегация в количестве 500 человек. Сначала в главном проходе появился митрополит Питирим, который участвовал до этого в молитве о мире Иерусалима в Патриархии, он важно попытался проследовать к Кувуклии, но был довольно грубо остановлен полицейскими и его оттеснили в сторону - там же и отвели место для всей российской делегации - в левом дальнем секторе от алтаря греческого храма Воскресения. В основном представителями русской делегации были товарищи с весьма характерной внешностью: квадратные и весьма упитанные, в безукоризненных костюмах от Версаче, с тремя подбородками и стриженные под бобрик, которые даже здесь, в самом святом месте и в самый святой момент предпочитали не расставаться со своими мобильниками и продолжали и здесь, как ни в чём ни бывало, бурно обсуждать с Москвой по сотовой связи свои деловые проблемы: проценты кредита, купли, продажи, договоры о приватизации...

Как же русскому человеку хочется шикануть, вот показать и доказать всем, что мы не такие, как все. К тому же, говорят, в самом святом месте в самый святой момент вдруг все мерзости человека выходят наружу - так вот и это зрелище было ещё более омерзительно чем зрелище полицейского шабаша. И у тех, и у других явно было что-то общее - общий подход к жизни - материя определяет бытие, бытие определяет сознание...и т. д. , и т. п., и другие последствия долгого, но краткого изучения краткого курса истории, истории жизни России...

Особо ещё надо сказать о телевизионщиках. Их камеры были натыканы повсюду, две или три стационарных и десятки переносных, прямо в глаза светили мощные софиты; десятки прожекторов, понатыканные всюду, слепили глаза, а прямо под куполом Кувуклии был зачем-то натянут какой-то провод.

В таком обществе и в такой обстановке ожидание великого чуда было не самым приятным, но другого просто не было.

Но нет, я был не прав, здесь явно было присутствие Того, Кто сотворил небо и землю, и Кто вывел свой народ из египетского рабства. Его присутствие только сокрыто для праздного взгляда. Подняв глаза к небу я вдруг увидел под куполом храма Воскресения трёх голубей, залетевших туда неизвестно откуда и как. Они парили под куполом и яркий луч солнца прорезал всё пространство сверху донизу. Голубей было ровно три и потом они также внезапно исчезли, как и появились.

Без двадцати час раздался первый удар колокола, возвещающий о том, что Патриарх приближается ко Храму.

Ровно в час Патриарх вошёл в храм со стуком палок о камни и медленно стал приближаться к алтарю, пробиваясь самостоятельно через огромную толпу. Как ни странно, полиция (для чего она собственно и была здесь собрана) на этот раз не помогала ему, а только мешала. Впрочем, и так нетрудно догадаться, кому она помогала и на кого работала.

У алтаря тоже была огромная толпа, и пробиться через неё Патриарху тоже было очень нелегко, но он всё-таки туда пробился и там его стали облачать во всё патриаршее облачение.

Тут в алтарь проследовали делегации коптов, эфиопов и прочих церквей, испрашивая благословения у Патриарха Святого Града Иерусалима.

Наконец Патриарх был облачён во всё патриаршее облачение и медленно стал продвигаться к Кувуклии в предшествии множества хоругвей и певчих и со священниками в белом облачении позади.

Кувуклия к этому времени уже была опечатана.

Это ему давалось очень трудно, он был бледен и сосредоточен в себе. С четырёх сторон его окружали четыре бравых греческих гвардейца в очень красивой одежде птичьих цветов, наподобие щвейцарских гвардейцев.

Крик и шум в храме продолжался и всё нарастал. Громко кричали что-то вроде "Свободу Иерусалиму"-судя по тому как заметались израильские полицейские.

Патриарх три раза обошёл вокруг Кувуклии с хоругвями и священниками и остановился при входе.

Патриарха стали разоблачать. Митру, посох, саккос, епитрахиль, палицу, поручи - священники уносили в алтарь.

Напряжение нарастало и, казалось, достигло высшей точки. Крик и шум стояли невообразимые. Обычно после того, как Патриарх входит в Кувуклию, наступает гробовая тишина и напряженное молитвенное ожидание, кажется, тянется целую вечность. На этот раз всё было по-другому. На этот раз было ощущение, что Благодатный Огонь может сойти даже до того, как Патриарх войдёт в Кувуклию, что Он уже здесь.

Тут возникла потасовка одного священника с полицейским, по-видимому, потому что тот слишком грубо его толкнул, они кричали друг на друга довольно долго.

Крик и шум и отдельные возгласы, кричащие о чём-то, были слышны отовсюду.

Думалось о том, что как, в такой мерзкой обстановке суеты, крика, драки, беготни, воплей, барабанного боя, праздных взглядов, неверия, отвержения, отрицания, сомнения, маловерия, колебания, как в такой обстановке может совершиться самое величайшее из чудес, запланированных и ежегодно совершающихся?

Да, всё это так, но ведь и воплощение Сына Божия само по себе и было актом этого непостижимого величайшего смирения Божия, снисхождения к падшему естеству человеческому, к искажённому грехом природе падшего человека. Ревущая и вопящая толпа и есть символ этого падшего дольнего мира к которому, смиряя Себя, снисходит благодать Божия, чтобы освятить и спасти его - только так, через смирение, и лежит путь ко спасению. И первый пример этого самого спасительного смирения показывает Сам Господь в своём чуде Благодатного Огня.

Благодатный Огонь не сойти не может. Если он не сойдёт - это уже будет обозначать пришествие Антихриста.

Говорят, что ожидание благодатного Огня бывает от 10 минут до часа, и что в это время человек как бы проживает всю свою жизнь.

На этот раз ожидание длилось не больше минуты.

Патриарх вошёл в Кувуклию. Я посмотрел на часы - было ровно 2 часа. Как только он вошёл внутрь, - все колокола Храма Святого Гроба Господня ударили в такой напряжённый, истошный молитвенный набат, которого я никогда ещё не слышал, ни до, ни после.

Звон стоял такой, что стёкла дрожали

В то же мгновение мгновенно вырубились все электрические софиты и множество других ламп, как будто чья то мощная рука вырубила рубильник. Это в самом деле так и было, потому что никто (из людей) электричество не выключал, оно вырубилось само собой.

Это было явное чудо.

Через несколько мгновений Патриарх появился в дверях Кувуклии с пучком горящих свечей. Он весь сиял и от него самого как бы исходил свет. Взрыв ликования вместе с огнём быстро распространялся от Кувуклии - все взоры были обращены туда и почти никто не заметил, как Огонь пошёл и с другой стороны, когда я взглянул на алтарь храма Воскресения несколько мгновений спустя, то увидел, что у всех греческих священников, стоящих у алтаря, уже ярко горели пучки свечей ещё до того, как до них дошёл огонь от Кувуклии, а батюшка в облачении стоял на горнем месте алтаря с двумя ярко полыхающими пучками свечей в высоко поднятых руках - по-видимому, у него свечи вспыхнули вместе с Патриархом, но в алтаре храма Воскресения.

Это было второе чудо.

Патриарх Ириней возвращался в алтарь с пучками горящих свечей, весь храм моментально вспыхнул Огнём, который не обжигает, взрыв ликования и восторга под звон колоколов, весь храм мгновенно наполнился дымом до самого купола, и только яркий луч солнца прорезал его.

В этом виделось что-то неземное и возвышенное.

Священник ОЛЕГ ВИФЛЯНЦЕВ.

Цит. по: Получено от автора по электронной почте