10-го апреля 1905-го года, на вербное воскресение, в 6 часов пополудни, мы прибыли в Иерусалим. На другой день со своими спутниками я отправился в желанный великий и святой храм Воскресения Христова, где Голгофа, где гроб Господень, откуда "воста Господь, яко от чертога". Сердце билось и трепетало, как голубь крыльями...

Но увы, уже на пути к православному храму, чувства мои были парализованы частью утомлением от большого морского переезда, но больше обстановкою того пути, по которому пришлось идти к храму: гул и гам от крика и говора всевозможных народностей, со всего света собравших своих представителей в этот духовный Центр всего мира, рев ослов и других животных; вид калек и нищих; улицы грязные, усеянные грубыми и грязными торговцами разной мелочи и полуживыми бродячими собаками - все это расхолаживало и угнетающе подействовало на меня.

Но всем искушениям настал конец перед неописуемым величием и силой впечатления дня 16-то апреля, великой субботы, во время так именуемой благодати, схождения святого огня, благодатно сходящего свыше на гроб Господень. Собственно говоря, по торжественной праздничности этот день в Иерусалиме и есть начало Пасхи: к этому-то именно дню стекаются сюда паломники со всего света.

Уже со страстной пятницы город кипел народом; улицы, и без него тесные, стали непроходимы; в воздухе шум и гомон стояли невообразимые... Храм еще с вечера на субботу был оцеплен турецкими войсками и постепенно наполнялся народом, заблаговременно покупавшим себе места, ценою от 50-ти копеек, на наши деньги, до 10-ти рублей. Мы решили идти в храм в субботу в 9 часов утра. В нашей миссии нам было объявлено, что служба в Воскресенском храме перед "благодатью" начнется около часу дня. Народ огромными толпами направлялся к храму. Лавки все были закрыты. Близ храма народу было, как говорится, пушкой не прошибешь. Солдаты турки отгоняли народ плетьями, но и это мало помогало, - народная волна все приливала и приливала. Что будет дальше? Как нам пройти? ... Господи, благослови, - и мы {109} нырнули в толпу, как в океан, который нас, на гребне своей волны, вынес в самый храм. Еще, по милости Божией к нам, оставались продажные места для присутствия в храме на Богослужении. Мы заняли места в первом ряду, близ кувуклии [кувуклия - место гроба Господня, где лежало тело Христа], но турецкая стража схватила нас за шиворот и вытолкала в главный храм... Тяжело было бороться за место, да и жара к тому же стояла невыносимая, но нечего было делать - надо было держаться до начала Богослужения, до получения благодатного огня, этого великого чуда милости Божией.

С двенадцати часов дня греческое духовенство начало готовиться к Богослужению. Нами и всеми присутствовавшими стало овладевать лихорадочное нетерпение. И что только тут начало твориться с арабами, коптами и абиссинцами - темнокожими нашими единоверцами. [Среди арабов, коптов и абиссинцев [эфиопов] много православных христиан, но вообще копты - еретики, заражены ересью монофиситства, поэтому они не являются нашими единоверцами. - Ред.}. Такой поднялся гомон, что этого и передать невозможно... Наконец, около часа дня, патриарх в одном хитоне вошел в кувуклию и был заперт там. Ожидание стало еще более лихорадочным. Вдруг, шум затих, все замерло, и наступила такая тишина, что слышно было только биение одного тысячегрудого сердца всех находившихся в храме. Минуты переживались неописуемые, неизобразимые, священного, какого-то никогда неиспытанного, духовного томления...

Около двадцати минут второго в отверстии кувуклии показался патриарх Дамиам с пуком огня, и от этого огня мгновенно запылал весь храм. Что было с нами - писать отказываюсь: такой восторг, такой подъем духа, такой трепет... Я был вне мира, где-то над землей, в надмирной вечности, или в пещи огненной с тремя отроками, не опаляемый пламенем ее седмеричного разжжения [Дан. 3, 46-51]. И, действительно, я был в море огня, который не опалял и не жег, несмотря на то, что кругом меня люди совали его себе в рот, огнем крестили лицо, волосы, руки. Я и на самом себе испытал это необъяснимое, дивное свойство этого неопаляющего благодатного огня. Такое свойство благодатный огонь сохраняет в себе только несколько минут, после чего становится обыкновенным, стихийным.

На первый день Пасхи Иерусалим наполовину опустел. Мы этот нареченный и святый день встретили в нашей миссии, по-российски, но не так торжественно-радостно, как дома: благодатный огонь несколько умалил красоту этого великого дня, подавив силою впечатления наши чувства. "Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся" (Лук. 12, 49). Ты и низвел его, Господи. Он со дней Твоих земных невещественно горит в сердцах Тебе верных, а вещественно - каждогодне на честном гробе Твоем в Иерусалиме.

Православные чудеса в XX веке. М., "Трим", 1993 г.