...

Над книгой о Благодатном Огне

В эти нежаркие дни с ветерком и случающимися иногда дождиками или ливнями Евангелия и Игорь Францевич решили, что дачный сезон закончился, и уехали в Афины, оставив в нашем распоряжении чудную камаринскую квартиру с приличным запасом всяческой еды. И тут наступило греческое тридцатипятиградусное бабье лето—горячая синь бездонного неба и бездонного моря. В такую погоду на новые подвиги нас не тянуло, и мы все четыре дня провели в Камари, тем более что и дело нашлось. Евангелия перевела с греческого на русский книжку одного модного афинского архимандрита и попросила отца Иосифа быть ее редактором, а я вызвался ему помочь. По утрам и вечерам мы купались в укромном месте неподалеку, а остальное время дня и ночи проводили у компьютера.

Книжка оказалась ужасно тяжелой по языку, с длиннотами, с бесконечными повторами, так что помучиться с ней пришлось изрядно. Называется она «Я видел Благодатный Огонь». Её автор — архимандрит Савва Ахиллеос — записал в 1980 году рассказ одного так называемого «Стража Гроба Господня», отца Митрофана. В молодости тот усомнился в ежегодном чуде, происходящем перед Пасхой в Иерусалимском храме, и приложил совершенно невероятные усилия, чтобы подсмотреть за явлением Благодатного Огня.

Навязчивая идея долго не давала покоя отцу Митрофану, пока в 1926 году ему, наконец, не удалось осуществить свой дерзновенный план. Каким образом—об этом в мельчайших подробностях рассказано в книжке. История почти детективная, удивительная, но вполне правдоподобная. В результате хитроумной интриги, тщательной подготовки и цепочки благоприятных случайностей герой книги оказался в момент схождения Благодатного Огня в углублении свода Кувуклии над Гробом Господнем.

И вот чему он оказался свидетелем: «…Я услыхал тихие шаги в приделе Ангела, затем показался силуэт Патриарха, он низко склонился, чтобы приблизиться к Живоносному Гробу. В ту минуту душевное мое волнение перешло все границы, и вдруг среди мертвой тишины мне послышался трепетный, едва уловимый шелест. Он был похож на тонкое дыхание ветра. И сразу же после этого я увидел Свет, который заполнил все внутреннее пространство Живоносного Гроба… Я ясно увидел лицо Патриарха. По его щекам текли крупные слезы… Пока Патриарх читал молитвы, Свет пришел в состояние сильного движения. Вращение его происходило с необыкновенной быстротой и силой. Вначале Свет был голубым, затем стал белым. Вскоре Свет приобрел округлую форму и в виде нимба встал неподвижно над головой Патриарха. Вслед за этим я увидел, как Блаженнейший Патриарх взял в свои руки пучки из 33 свечей, поднял их высоко над собою и стал молить Бога о ниспослании Благодатного Огня, очень медленно простирая руки к небу. Едва успел он поднять их до уровня головы, как вдруг в мгновенье ока в его руках зажглись все четыре пучка свечей, словно их приблизили к пылающей печи. В ту же секунду исчез тот нимб из Света, который был над его головой… А Блаженнейший Патриарх, преисполненный чувствами пасхальной радости и счастья, стал выходить из Гроба Господня».

Что обычно происходит дальше, уже не тайна, мы все видели это по телевизору—греческий архиерей передает огонь другим священнослужителям, терпеливо ожидающим его выхода, и он мгновенно разлетается по всему храму. Православная арабская молодежь становится на плечи друг другу и со свистом носится по храму. Занятно, что, оказывается, эти ребята из Вифлеема повторяют при этом такие слова: «Здесь Огонь, Истина и Жизнь» и «Христос—наш, Он родился в нашей деревне»…

Любовь к чудесам характерна для греческого религиозного сознания. Не случайно эту книгу переиздавали в Греции уже 12 раз! Помню, читал у Честертона, что подлинное чудо состоит в не том, что Пизанская башня не падает, а в том что ближайшая водонапорная башня не взрывается, не разлетается ежесекундно на атомы и молекулы, что мир держится и сохраняется «в руце Божией». Но что делать, мы и сами падки на всяческую экзотику и чудеса, а греки, оказывается—ещё больше.

Завершается книга рассказом, читать который нам, советским людям, без смеха было уже невозможно. О том, как тяжела бдительная служба Стражей Святых Мест, содержащих «границу на замке». «Ведь границы, за которые все борются, измеряются в сантиметрах. Если Страж будет беспечен, то малейшего упущения вполне достаточно, чтобы еретики им воспользовались. Они только и ждут подходящего момента, чтобы предъявить свои права на Святые Места, ибо мечтают об одном—как бы отнять их у православных и установить свое господство. Достаточно невзначай упасть одной какой-нибудь лампаде, как еретики тут же бросаются, чтобы установить её на прежнее место и таким образом заявить о своих правах. Если еретик успеет почистить несколько сантиметров в Храме Гроба Господня, будучи никем не замеченным, то он уже считает себя обладателем этого пространства. Даже оседающая пыль используется ими для присвоения Святыни. Если их рука протрет её за пределами границы, то они станут утверждать, будто уже месяцами проводят здесь уборку»…

«Еретики» — самое ласковое слово, которое автор находит для представителей инославных конфессий. А уж про иудеев и говорить нечего. Мы тут с отцом Иосифом даже поспорили. Он считал, что, редактируя текст, нужно оставлять всё как есть, религиозная нетерпимость, к сожалению, достаточно типична для греков, так что пусть все видят, что за тараканы у них в голове. Я же настоял на том, чтобы мы максимально смягчали особо злобные эпитеты, откровенную ругань и антисемитские выпады. В конце концов всё сделали по-моему. Но на обложке-то редактором будет значиться иеромонах Иосиф со своей еврейской фамилией. Так что, может быть, моё слишком смелое редактирование ещё выйдет ему боком…

По вечерам мы выносили стол на балкон и под оглушительный стрекот цикад подолгу гоняли чаи в благоуханной греческой ночи. Прямо над нами возвышалась наша гора с монастырём на вершине, где с наступлением темноты зеленоватым светом загорался огромный крест, кажущийся снизу совсем крошечным. Мы вспоминали, как познакомились и подружились на третьем курсе института связи. Это было как раз в конце сентября 1972 года, то есть ровно тридцать лет назад. Из гуманитарно сориентированных студентов нескольких технических вузов мы сколотили тогда вольную компанию «ЛИК»—«литературно-искусствоведческий клуб». Устраивали выставки, поэтические вечера, просиживали в Ленинке и Историчке, читали друг другу доклады, обменивались самиздатом, ходили по мастерским полуподпольных художников, по музеям и театрам… В «Лике» я был самодеятельным художником и искусствоведом, отец Иосиф (тогда просто «Кипер»)—поэтом (он им в душе и остался). Учась потом в Академии художеств, в Институте живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина, я отчетливо ощущал, что главное в моем профессиональном образовании уже произошло раньше, тогда, когда мы были молодыми, когда с трудом добытые знания, умения, впечатления обжигали на всю жизнь.

Тогда же у будущего отца Иосифа произошла и первая встреча с Богом. Случилось это с помощью художественной литературы. Читая роман Фейхтвангера об Иосифе Флавии, он вдруг почувствовал себя присутствующим там, в Иерусалиме, во времена иудейских войн, и ощутил Святая Святых у себя в сердце, которое коснулся Господь. Через некоторое время при почти случайном чтении нескольких строк из Евангелия произошла ещё одна встреча с Богом, Иисусом Христом. Когда на последнем курсе он крестился, в таинстве крещения Дух Святой наполнил его благодатным светом. Тогда же стал ясен и жизненный путь: монашество и священство.

Я услышал об этом только сейчас, тридцать лет спустя, в ночной беседе на берегу моря, под святой горой, осененной светящимся крестом. Тогда же, в студенчестве, я был ещё очень далек от всего такого, и «про это» ничего знать не хотел. После института мы потерялись, и казалось, навсегда, но ещё через три года, пришла пора креститься и мне. Когда потом я вдруг отправился в путешествие в Почаевскую Лавру, то первым, кого увидел, переступив порог обители, оказался мой Кипер!

Он был послушником в Почаевской Лавре, затем окончил Духовную семинарию, мыкался по псковским приходам, монашествовал в Псковско-Печерской Лавре, служил в церквушке на кладбище в Пушкинских (Святых) горах около Святогорского монастыря, куда я приезжал к нему в трудные минуты личной жизни. Тогда же, в середине 80-х, мой друг стал мне духовным отцом. Самому отцу Иосифу Бог послал замечательных духовников, ныне, увы, покойных—отца Ореста Романовского и старца Макария, но главным его заочным учителем жизни и молитвы стал Авраам Позов, творческим наследием которого он занимается вот уже двадцать лет (см. ИиЖ, 2001, №11). Позов, кстати, был грек по национальности, родом из Грузии, жил в России, в Греции, в Германии. Книги свои издавал на русском. Думаю, отец Иосиф, подучив греческий, ещё откроет для греков труды этого выдающегося мистика, писателя и богослова, лучше многих знавшего о природе Благодатного Огня.

...

Цит. с сокращениями по: Серов С.И. "И высота, и глубина..." // "Истина и жизнь", №11-12, 2002 г.